Падение Берлинской стены

Эллен Фритше: Совсем нет. Почему? В детстве ГДР была моей Родиной и государственные идеи казались хорошими и справедливыми. У нас было относительно хорошее образование, и продукты питания были дешевыми. Официально не существовало безработицы. В 70—80-е годы на многое стали открываться глаза. Мы были отделены от остального западного мира в научном плане. Здания находились в плачевном состоянии, экономика ниже плинтуса. Мы были заперты в нашей стране, и автоматические пружинные ружья на границе были направлены на нас, на собственный народ, а не на потенциального врага, за это я никогда не прощу государство ГДР.

Франк Фритше: Иногда вспоминаются эпизоды из жизни. Например, работа была не настолько напряженной, была возможность проводить с детьми больше времени, поскольку люди своевременно покидали работу в конце рабочего дня, никого не задерживали. Жилось спокойнее, без спешки, сплоченность коллег была отличной. У нас была единая школьная система, которая во многом превосходит сегодняшнюю.

Гюнтер Фишер: Я тогда жил в Берлине. Грядущие изменения дали о себе знать уже во время множества демонстраций по понедельникам в Саксонии и митинга в Берлине 4 ноября 1989 года под руководством Штефана Хейма, в котором я принял участие. Пару дней спустя был открыт первый пограничный пункт на улице Борнхольмер штрассе. К этому времени я уже смирился с закрытыми границами. Сначала я только наблюдал за изменениями, во что все это выльется. Мое положение было непростым, так как я работал на предприятии, контролируемом Штази, которая реализовывала проекты для таможни, пограничного контроля, полиции, военной промышленности (Министерство государственной безопасности ГДР, сокр. Штази — тайная полиция).

Эльмар Шенкель: В 1989 году я был в США и еще весной сказал своим студентам, что, на мой взгляд, совершенно невероятно, что в обозримом будущем произойдет объединение Германии. Возможно, это случится через десятилетия… Осенью я вернулся, и время пришло. Вот так, строить прогнозы…. В то время меня очень тронули сцены в Праге, Геншере, на Венгерской границе и т.д. Когда въехали первые Трабис (Трабант — марка восточногерманских автомобилей), на глаза навернулись слезы. Да и сегодня возникают те же чувства, когда я вижу фильмы на эту тему.

Франк Фритше: Мы услышали эту новость но телевизору и сначала не поверили своим ушам. Граница открылась только в Берлине. Зеленая Граница (государственная граница между ГДР и ФРГ) начала открываться только через несколько дней. Впервые мы посетили Западную Германию в декабре во время визита к родственникам в Веферлинген (город в земле Саксония-Анхальт, находящийся близко к границе между ГДР и ФРГ). Наконец, нам не нужно было ждать пенсии, чтобы оказаться на Западе. А в фантазиях мне уже сигналил автомобиль западной марки.

Эллен Фритше: По-прежнему существуют различия в экономическом плане, в арендной плате, в заработной плате, в количестве производственных предприятий. Многие предприятия ГДР после объединения перестали пользоваться спросом на мировом рынке и были распущены. В результате на Востоке (бывшие территории ГДР) есть районы, где очень мало возможностей для трудоустройства.

Гюнтер Фишер: В 1989 году политики говорили о «цветущей поляне», которую мы в определенной степени ждем до сих пор. Сегодня все еще существует налог солидарности, который должен оплачивать каждый житель Германии для финансирования «Восточного строительства»… Существует финансовый и материальный ущерб в связи с введением в оборот немецких марок. Большинство контрактов были заключены между странами восточного блока, и ни у кого не было этих марок. Поэтому многие контракты были разорваны, предприятия обанкротились и были проданы западно-немецким конкурентам за 1 марку либо вовсе закрылись.

Эльмар Шенкель: Они существуют, но видоизменяются. Многие весси (Wessi — термин для обозначения жителей Западной Германии), живущие здесь, акклиматизируются, а многие нет. На Западе все еще присутствует непонимание. Я был не так давно во Фрайбурге, и там из восточного нет вообще ничего. Максимум Достоевский. Спустя 25 лет жизни в Лейпциге я чувствую себя в значительной степени интегрированным.

Эльмар Шенкель: Один дальний родственник, с которым я познакомился только после падения Берлинской стены. Но как и многие дети на Западе, я получал иногда посылки из Восточного Берлина. Один мужчина дружил с моим отцом. Мы отправляли ему западные посылки (Westpakete), что-то обыкновенное и простое, типа шоколада и так далее. Но в ответ мы получали нечто лучшее. Я получил вещи индейцев, сделанные вручную, например, томагавк, дубинку, украшения из перьев, дерева, металла, кожи, это так отличалось от пластикового ширпотреба, которым играли мои приятели на Западе! Друг отца мастерил и создавал все эти сокровища своими руками.

Эллен Фритше: Такого желания не было. Мы никогда бы не поставили под угрозу наших детей и не покинули родителей, ведь мы никогда бы не смогли их снова увидеть. Кроме того, у нас не было знакомых на Западе, кто бы помог нам в дальнейшем.

Франк Фритше: Во время службы в армии такая идея у меня возникла, поскольку я служил на государственной границе. Меня уговаривала на этот шаг тетя, а также я мог бы зарабатывать на Западе в разы больше. Но на побег я так и не решился, и думаю, что это к лучшему. Я никогда не сожалел об этом.

Эллен Фритше: Несколько детских садов и школ, несколько спортивных клубов, несколько компаний все еще на плаву. Многое изменилось в лучшую сторону, но не всё. Некоторые моменты стоило бы сохранить как в ГДР, например, систему здравоохранения.

Гюнтер Фишер: Все еще существуют Ампельман (Светофорный человечек — символическое изображение человека на светофорах и пешеходных переходах на территории бывшей ГДР), Песочный человек (персонаж кукольного мультипликационного фильма, выходившего по вечерам по телевидению на канале ГДР) и зеленая стрелка направо на светофоре. Некоторые традиции возвращаются, хотя и в более коммерческом виде, например, Диксилендский джазовый фестиваль в Дрездене.

Эльмар Шенкель: Иногда это «душок в головах и в деревнях» с одной стороны, с другой, большая политическая ясность, осознание, что не все из той пропаганды против США и Запада было таким уж неправильным. Семейные узы и сплоченность здесь ощущаются сильнее, чем на Западе. Люди также более рациональны в вопросах религии и т.д.

Франк Фритше: Я рад, что все случилось именно так. Ради этого мы вышли на улицы города в 1989-м (мирная революция в Лейпциге осенью 1989 г.). Мне нравится, что с течением времени Восток расцветает, хотя на это ушло много лет. Если бы не Перемена, Лейпциг разрушался бы все дальше и дальше (die Wende — перемена, перелом, это немецкий термин, который означает полный процесс перехода от правления Партии социалистического единства Германии и централизованной плановой экономики к возрождению парламентской демократии и рыночной экономики в Германской Демократической Республике в 1989 и 1990 годах. Он охватывает несколько процессов и событий, которые позже стали синонимом общего процесса).

Эльмар Шенкель: Я удовлетворен сегодняшним положением дел. Мы должны быть реалистами. Во время Перемены многое должно было быть сделано иначе. Следовало бы больше перенять из ГДР, а не просто уничтожать имеющееся.

Эллен Фритше: Лично нам очень повезло, что мы не стали безработными, а наши предприятия остались на плаву. В финансовом плане мы сейчас живем лучше, чем в ГДР. Но так повезло не всем, многим пришлось пережить один или несколько периодов безработицы. Сейчас мы живем в демократии, и это, бесспорно, лучше жизни при диктатуре. Тем не менее не всё, что происходит сегодня, хорошо и правильно. Я надеюсь, что между людьми на Востоке и на Западе всегда будет взаимопонимание. Я желаю дружбы и понимания между всеми народами.

К истории ГДР в Лейпциге можно прикоснуться на Форуме современной истории и в музее «Ностальгия», мемориальном музее Runde Ecke и бункере-музее Штази.